- Не торгую
лихом.
Дверь в детство открывается со скрипом.
В который раз
мне память подсказала
пустынную дорогу до базара.
А на базаре
шла торговля
лихом!
Оно в те годы
называлось жмыхом.
Сырыми отрубями называлось
и очередью длинной
извивалось.
Оно просило сумрачно и сонно:
- Куплю буханку
за четыре сотни...
- Меняю сапоги
на поллитровку...
Оно
шагами меряло дорогу.
В дома входило,
улиц не покинув,
то строчкою:
«Оставлен город Киев...»
То слишком ясной,
слишком неподробной
казенною
бумагой похоронной.
И песни вдовьи
начинались тихо:
«Ой, горюшко!..
Ой, лишенько!..
Ой, лихо!..»
Глазами мудрецов
смотрели дети.
Продать все это?
За какие деньги?
Кто их чеканит?
Из чего чеканит?
Кто радости от горя
отсекает?..
Да, люди забывают о потерях.
Обманы терпят.
И обиды терпят.
Да, пламя гаснет.
Стоны затихают.
И даже вдовьи слезы
высыхают.
И снова людям
новый век отпущен.
Но память
возвращается к живущим.
Приходит память,
чтобы многократно
перехлестнуть календари
обратно.
Она в ночи плывет над головами
и говорит неслышными словами
о времени
суровом и великом.
Я помню всё.
Я не торгую
лихом.
(Р. Рождественский)
Привычный урок в школе… Привычное предложение от
учителя поучаствовать в конкурсе проектных работ… Да и тематика
конкурса привычна – Великая Отечественная война. И вдруг глаза будто
споткнулись на тематике работ – «Великая Отечественная война глазами ребенка»… В памяти вспыхнул вечерний
разговор несколько месяцев назад – мама рассказывала о случае из детства моей
бабушки. Детства, в котором главной мечтой ребенка стала надежда на Победу.
Детства, посвященного помощи этой Победе. Детства, которого как бы и не было
вовсе… Я отчетливо вспомнила, КАК мама рассказывала - вздыхая, грустно улыбаясь. Как-то не торопясь,
странно останавливаясь и опуская глаза… Я вдруг поняла в середине рассказа –
она плачет.
Я буду писать об ЭТОМ.
22 июня 1941 года… жаркий летний день. Люди занимались
обычными для себя делами. Школьники готовились к выпускному вечеру. Девчонки
строили шалаши и играли в «дочки-матери», мальчишки скакали верхом на
деревянных лошадках, представляя себя красноармейцами. И никто не знал, что
именно в этот день, как черный ворон, пронесется над страной страшное слово:
«Война!». Тысячи людей собрались у черных тарелок репродукторов…
Не было у нас ни радио, никаких газет мы и в глаза не
видывали. К Советскому Союзу с его уже достигнутой электрификацией всей страны
наша область была присоединена только в 1939 году (до этого мы были частью
«панской» Польши). Отец, Семен Григорьевич, умел читать, писал помаленьку по
крайней надобности. Мама, Мария Григорьевна, ни читать, ни писать не умела. Поэтому
о войне мы догадались по страшным звукам бомбежки. С кем война, каковы ее
размахи даже не подозревали.
Мне тогда было 4 года. Я совсем плохо помню события
довоенные - какими-то смутными отрывками отдельные события всплывали в течение
жизни в памяти. А вот военное время помню очень хорошо. Немцы появились у нас
на третий день после начала войны. До этого отступал советский фронт. Страшно
было – с регулярными советскими войсками уходили все коммунисты и молодые
мужчины, не имевшие семей. Помню лица красноармейцев, проходивших через село –
черные от усталости и горя, злые от непонимания всего происходящего. Папе было
тогда 30 лет, младшей сестре Ане – ровно год, маме – 23 года. Женщины плакали в
голос, что называется, голосили. Все эти дни хотелось быть рядом с мамой, даже
отойти от нее на 5 минут было страшно. Первый раз немцев я увидела проносящихся
через хутор на мотоциклах: речь их до сих пор кажется гадкой, какой-то лающей.
С этих дней игры, тихие вечера рядом с мамой, часами
рассказывающей сказки и поющей мне колыбельные песни или частушки, закончилось.
Тогда мне казалось, что маму будто подменили. С раннего утра она давала мне
поручения – полоть грядки на огороде, убирать за скотиной в сарае, снимать с
веревок во дворе высохшее белье. Главным словом для меня тогда стало мамино
«Надо». Надо помогать, надо трудиться.
Для меня самыми горестными сейчас вспоминаются дни,
когда немцы приходили в село и на хутор. Постоянно немцы на наших хуторах не
находились, в селе тоже не стояли. Весть об их появлении всегда разносилась
очень быстро, так как передвигались они на мотоциклах или машинах, треск или
гул разносился издалека очень громко. У меня сердечко сразу замирало. Войдут во
двор и от калитки кричат: «Матко – яйко! Матко – яйко!». Как придут, все
подчистую из продуктов выгребут – я плачу потихоньку, ведь столько за этими
курицами ухаживала, а они хохочут, если попадешь немцу под ноги – пинком
откинет так, что лететь будешь далеко, обдирая руки, ноги, лицо! Мама меня
шепотом послала однажды за яйцами в сарай. А насесты у кур были под потолком,
по лестнице поднимаюсь, руки трясутся, плакать хочется, но даже плакать боюсь.
Беру, как мама научила, одно крайнее яичко (а есть жуть как хочется, так бы и
выпила его сразу сырым. Но мама не разрешала - семья большая, а это -
единственная еда). И тут через мою голову волосатая рука фашиста – все яйца
одной горстью сгреб, орет что-то по своему, мне в спину автоматом тычет. А я
ребенок совсем – и даже заплакать боюсь. Он меня за шкирку с лестницы скинул,
мама кинулась, меня собою закрывает, кричит, в ногах у него валяется, умоляет
меня не трогать. А он хохочет…»
Бабушку трудно слушать – она рассказывает и плачет.
Больше 70 лет прошло, а она до сих пор плачет! Ужасает то, что мне слушать-то
трудно, а она с этим целую жизнь прожила. Целому поколению, рожденному с 1928
по 1945 год, беззаботное детство заменили на труд. Да, это был труд во имя Победы!
Но каким тяжелым, горестным и изнуряющим он был… «Дети Великой Отечественной
войны» - так называют сегодняшних 66-83-летних людей. И дело здесь не только в
дате рождения. Их воспитала война. Детство целого поколения совпало с великой
трагедией народа. Детские мечты в один день разрушила война. Они навсегда стали
взрослыми, и обратной дороги в детство им уже никогда не найти.
«Дети и война — нет более ужасного
сближения противоположных вещей на свете», — написал Твардовский в одном из
своих очерков. Дети и война – два несовместимых понятия. Война ломает и калечит
судьбы детей. Но дети жили и работали рядом с взрослыми, своим посильным трудом
старались приблизить победу…
22 июня 1941 года Германия атаковала Советский Союз. Первой ударам подверглась территория БССР, уже в первые месяцы войны оказавшаяся под оккупацией. Во время оккупации на белорусской территории развернулось крупнейшее в Европе партизанское движение.
В исключительно сложных условиях
первых дней войны руководство страны провело огромную организаторскую работу с
целью мобилизации всех сил и средств на защиту страны от фашистского нашествия.
В партийно-правительственных документах, выступлении И.В.Сталина по радио,
публикациях в печати содержался призыв к народу подняться на священную,
освободительную, Великую Отечественную войну, оказывать врагу сопротивление,
используя любые методы и приемы борьбы, включая и партизанские. В директиве № 2
от 1 июля 1941 года Центрального Комитета КП(б) Белоруссии «О развертывании
партизанской войны в тылу врага» предписывалось создать партизанские отряды для
ведения ожесточенной борьбы с врагом. «В занятых врагом районах, — говорилось в
директиве, — создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с
частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для
взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов. В
захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его
пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их
мероприятия». Партизаны ставили перед собой задачи: уничтожать в тылу врага
связь, автомашины, самолеты, устраивать крушения поездов, поджигать склады
горючего и продовольствия. Партизанскую борьбу в те году объединял лозунг: «Все
для Победы!» «Не ждать врага, искать его и уничтожать, не давая покоя ни днем,
ни ночью», — призывал ЦК Компартии Белоруссии во имя той же Победы. ЦК партии в
постановлении от 18 июля, отмечая огромное стремление советских людей активно
бороться с фашистскими захватчиками, указывал: «Задача состоит в том, чтобы
создать невыносимые условия для германских интервентов, дезорганизовывать их
связь, транспорт и сами воинские части, срывать все их мероприятия». Сегодня ни
один здравомыслящий человек не будет отрицать то, что именно партизанское
движение Белоруссии сыграло в изгнании фашистских захватчиков с территории
Советского Союза и освобождении от тех, кого называли коричневой заразой, огромную
роль. Я все это знаю из курса истории в школьной программе.
Теперь знаю еще и от бабушки. Она рассказывает: «Я не помню, когда впервые заговорили о партизанах. Но слово это до сих пор ассоциируется с шепотом, с чем-то очень запрещенным и вместе с тем очень для нас важным. Достаточно регулярно какие-то мужчины приходили к нам в дом на хутор. Разговаривали о чем-то с папой, мама в это время собирала в корзину продукты, чистые холсты ткани, какие-то сушеные лечебные травки. И я уже тогда понимала, что эти передачи очень важны, раз нам, детям, еды почти нет, а в корзину складывают, не жалея. Года через 2 оккупации немцы как озверели: помню, каждый их приход на хутор становился трагедией – забирали все, что видели. Коровы у нас уже давно не было – ее прятали в лесу, но фашистам донесли, видать, и они в один из набегов к нам прямиком в ближний лесок – и забрали нашу кормилицу. На маме лица не было – посерела как-то в один миг. Свинью тоже забрали. Вещи выгребали прямо из избы. Один из их приходов хорошо помню: папы уже в доме не было – ушел в партизаны. Фашистов было четверо, они маму и меня из дома прикладами автоматов выгнали, а сестра спала на печи – ее не заметили. Возле дома поставили нас, что-то кричат по-своему. Переводчик спрашивает, куда отец делся. Мама молчит, меня к себе прижимает. Переводчик ко мне наклонился, мол, скажи, девочка, в какую сторону отец уходит в лес. Я хорошо помню, что нельзя говорить, и молчу. Тут один из немцев зажигает пучок сухой травы и к дому идет. А крыша-то соломой крытая, только кинь - вспыхнет сразу. Мама в крик – ребенок в доме! А им только весело. Я хорошо помню, как хохотать сразу начинали, когда мы плакали в голос. В это время из лесу выстрелы раздались. Много выстрелов, и сразу возле забора – разрыв гранаты. Фашисты как-то очень быстро попрыгали в мотоциклы и уехали. Мама мне сразу сказала: «Партизаны нас спасли». Мама часто в лес ходила с женщинами из соседних хуторов – всегда у них в руках все те же корзины с продуктами и своеобразными медикаментами были. Меня всегда с собой брала, а сестру Аню дома оставляла – маленькая та совсем была. В лесу к нам мужчины из-за деревьев выходили, корзины на пустые меняли, и мы в них после грибы и ягоду набирали. А в руки маме какие-то записки передавали. Потом приходили на хутор другие незнакомые люди, записки те забирали, маме другие записки оставляли и тихо уходили. Так вот месяца за 4 до освобождения нас Красной Армией фашисты посты вдоль леса выставили рядом с каждым хутором и в лес перестали пускать. С этих дней я папу совсем перестала видеть. Мама часто по вечерам плакала и причитала: «Ох, батька, батька…» В один из дней мама дала мне пустую корзинку, а в руки мне записку вложила. Хорошо помню, как удивил меня ее трясущийся голос, когда она объясняла мне, что пойду в лес, если остановят, то надо объяснить, что за ягодой, а руку не разжимать ни за что. Мама плакала и говорила, что кукушка когда закукует громко совсем, надо остановиться и подождать. Только руку не разжимать, пока домой не вернусь. Так я под слезы мамы и ушла. Все сделала, как велели. В лесу кукушка закуковала, потом из-за деревьев вышел дядька бородатый, улыбнулся, в корзинку много ягоды насыпал. Помню, обрадовалась я этой ягоде очень – аж про страх забыла, он осторожно из ладошки моей записку вынул, другую туда вложил. И дал кусочек сахара в тряпице, сказав, что батька передал - ешь… Думаешь, съела я? Да нет, дома с сестрой по очереди почти неделю облизывали. Голодные всегда были. Так вот, с тех пор и до самого освобождения нас от немцев я так в лес и ходила. Боялась ли? Ну, боялась, конечно, ведь большая уже стала, все понимала. А было мне тогда чуть больше 6 лет – быстро война меня взрослой сделала».
Я беседую с бабушкой несколько вечеров подряд. И
каждый раз в голове под конец разговора сами собой начинают звучать слова из
песни группы «Блестящие»: «Куда уходит детство, в какие города?» Всплывают в
памяти яркие картинки из моего детства: как я пять часов подряд играла с друзьями
во дворе в прятки, как с подружкой Иркой самозабвенно представляли себя мамами
и без устали пеленали, кормили кукол и, укладывая их в детские коляски, гуляли
с ними по двору. Или в неописуемом восторге заворачивали грязь в листья тополя
и упрашивали мальчишек съесть этот «бутерброд». Мне кажется это обычным делом, привычным
для любого ребенка. Детство для любого из нас является счастливой порой жизни:
именно тогда мы знакомимся с лучшими
друзьями, впервые влюбляемся в мальчишку из нашей группы детского сада, делаем
много шалостей. Почему-то я не могу вспомнить чего-то грустного из того
времени, наверное, детство – это волшебное время, полное радости и беззаботного
счастья. Думаю об этом и делюсь своими мыслями с бабушкой. Она грустно
улыбается, радуясь за меня, но при этом тихо говорит: «А у меня этого не было».
Я осторожно спрашиваю: «Совсем?» И в ответ печальное бабушкино: «Совсем»…
Бабушка продолжает: «Вот послушай еще. Фашисты лютовали очень, когда появлялись на хуторах. Избивали, как будто развлекаясь, расстреливали и взрослых, и детей. Очень жечь дома вместе с людьми внутри любили. Это все мы знали, поэтому всегда прятались, как заслышим приближение этих нелюдей. Способ даже изобрели: несколько хуторов (а хутор на Белоруссии тогда был – это одна семья, правда, семьи то большие были, деток помногу в семьях), так вот – несколько хуторов прятались в один колодец: срубы колодцев из бревен были, до воды глубина большая. Рядом с каждым колодцем рыли глубокую яму, чуть выше уровня воды соединяли с колодцем своеобразную землянку. Сделав ей потолок из досок, сверху засыпали землей и укладывали дерном. А потом по веревочной лестнице до 15 человек туда спуститься могли. Сверху колодец крышкой последние за собой прикрывали. Донес кто-то фашистам – предателей да полицаев хватало, ведь слабых духом людей много в жизни. В соседнем хуторе в один из набегов обложили немцы колодец соломой сверху и подожгли. Задохнулось 4 семьи – дети мал мала меньше там были. После этого мама отказалась с нами в колодцы спускаться – так и терпели фашистов, не прячась. Все мы сегодня знаем о трагедии в Хатыни. Так деревень с такой судьбой много было: через речку от нас село Буса располагалось – большое село, красивое. А за деревней этой сразу леса глухие начинались с болотами. Мощные партизанские отряды именно там базировались – в леса те фашисты даже большими отрядами заходить боялись. В Бусу партизаны даже днем частенько приходили, на лошадях постоянно туда по всякой надобности приезжали. А немцы в само это село появлялись редко и только крупными группами – мы все знали, что боятся очень. Я поэтому еще всегда завидовала тем, кто в Бусе жил. В один из дней по мощному гулу машин и мотоциклетному трещанию мы почувствовали что-то неладное. По хуторам быстро разнеслась весть – едут в Бусу, фашистов много. А потом началось – забыть такое невозможно: душераздирающие крики людей, мычание коров, ржание лошадей, свиньи визжали очень! Это даже не крики были, а животный вой! И столбы дыма. Загоняли всех людей по хатам, запирали в сараях весь скот и жгли. Жгли живьем всех подряд. Уж очень много фашистов в тот день приехало, особенно много эсесовцев – у тех форма особенная была, зверствовали они тоже по-особенному, с лютой жестокостью. Как уехали немцы, дядька Василий с соседнего хутора на лодке в Бусу поплыл. Но все зря – никого живого. Ни одного человека… За помощь партизанам сожгли. А через погода примерно сожгли фашисты дотла село Смердяча. Оно от нас чуть дальше, чем Буса было. Сожгли Смердячу за неповиновение немцам – мама рассказывала тогда, что два немецких солдата вечером наведались в село, а мужики на их безобразия палками и ответили. Немцы убрались восвояси, а утром всех в селе по домам и сараям заперли на засовы, живьем сожгли всех до едина. И эти крики я слышала, все про это знала и очень боялась. О каком счастье могла идти речь?..»
Сколько уже написано о войне… Сколько сказано и спето… Но тема эта неисчерпаема в России, пока хоть один человек будет о ней помнить. 9 мая 1945 года настал долгожданный день Победы. Вся страна с ликованием праздновала этот день. Радовались Победе и дети, своим трудом приблизившие эту Победу так же, как и взрослые. Но в памяти детской навсегда остались трагические воспоминания об этих ужасных днях. Украденное фашистами детство им уже никогда и никто не вернёт. Эти дети уже состарились и у них есть внуки и правнуки, для которых они не желают такой же трудной судьбы, как у них.
Я не поэт, и поэтом никогда не буду. Но своей бабушке
очень хочется посвятить эти строки, будто сами собой сложившиеся у меня в
голове:
Война. Это трудное слово
Знакомо тебе всерьез.
Об этом сейчас ты, бабуля,
Не можешь сказать без слез.
Победы ждала ты долго,
Трудилась и сразу росла.
Взрослела, вздыхая горько,
Терпела все и всегда.
Четыре военные года –
И ты не ребенок уже…
Связной к партизанам бежала,
Стараясь помочь в беде.
Победу ковали вместе –
И взрослые, и малыши.
Победа дороже жизни,
И к ней с честь вы пришли!
К сожалению, понятие война входит в нашу жизнь и
сейчас, в наши дни. Сменяются правители, диктаторы, изменяются или совсем
уходят религии, этносы, культуры... Одно неизменно - война.... Всегда война....
И нет конца войне.... Войне против жизни, против детей, против матерей… Есть
силы, которым выгодно разжигать непонимание между народами, национальную
вражду, ненависть. Ежедневно на нас обрушивается поток негативной информации о
том, что в различных точках планеты появляются болезненные очаги терроризма. Как
становится больно и страшно, когда вновь жертвами всех трагедий становятся
дети. Они остаются без очага, не ходят в школы, бегут вместе с родителями в
безопасные места, становятся беженцами. Ребенок становится беззащитным перед
разрушительным действием войны. Как можно объяснить маленькому человечку, да и
подростку, почему взрываются бомбы, почему их расстреливают с самолетов, почему
кто-то и за их счет пытается решить свои проблемы: утолить жажду власти,
богатства, чего-то еще… Этому нет объяснения и нет прощения!
P.S. А семейных фотографий военного периода у нас нет. Первые фотоснимки бабушки появились в семье только в ее студенческие годы на Урале. Родители бабушки очень радовались этим фотографиям. И только в конце 50-х годов у них появились свои.
